АКТУАЛЬНЫЕ МЫСЛИ ИЗ 1900-ГО ГОДА (вторая половина подборки)

Под этим заголовком я в последние дни публикую в телеграмм-канале «Китайский вариант. Тавровский» мысли основателя "азийства" - будущего "евразийства" – князя Эспера Эсперовича Ухтомского из его книги "К событиям в Китае". С. Петербург, 1900.

Напомню, что в 1900 году в Китае вспыхнуло восстание «боксеров» (ихэтуань), были убиты иностранные дипломаты и миссионеры, а также обращенные в протестантство, католичество и православие китайцы. 55 дней длилась осада Посольского квартала, прорванная войсками 11 стран Запада и Японии (см. замечательный фильм «55 дней Пекина»). Ключевую роль сыграли русские войска.Э.Э. Ухтомский написал также книгу о «кругоазиатском» путешествии Цесаревича Николая Александровича, будущего Императора Николая Второго(189091).  Родовитый молодой дипломат (из Рюриковичей) сблизился с августейшим сверстником и они немало пошалили во время путешествия, посещая инкогнито злачные места приморских городов Китая и Японии. Впоследствии Э.Э. Ухтомский выполнял деликатные поручения Николая, сопровождал канцлера Великой империи Цин Ли Хунчжана во время церемонии восхождения на престол в 1896 году и готовил подписанный тогда же в Москве «секретный договор» о противостоянии России и Китая натиску Японии.  Для реализации договора и наращивания военных сил России на Дальнем Востоке  была построена Китайско-Восточная железная дорога (КВЖД), а финансирование шло через Русско-китайский банк. Возглавить обе структуры Император поручил Э.Э. Ухтомскому. Впоследствии князь Ухтомский отдалился от трона и издавал собственную газету «Санкт-Петербургские ведомости». В ней он развивал свои идеи единства исторических судеб России Китая, получившие названия «азийство». Впоследствии эти идеи были развиты и дополнены высланными из Советской России в Европу философами и стали известны уже как «евразийство».

                Считаться с опасностью политических осложнений в Поднебесной необходимо. Запад насилиями своими пробудил желтый Восток . Мы можем сокрушаться о гибели разных миссионеров и инженеров, мы можем негодовать то,  зачем пролилась и еще прольется кровь. Но наряду с этим нельзя не сознавать и с точки зрения оскорбленной китайской массы , что такой беспримерно униженный народ , у которого в мирное время признается возможным брать порт за портом, hinterland  за hinterlandом и т.д., в конце концов должен встрепенуться и всколыхнуться всею своею громадой. Общаго народного движения, слава Богу, пока нет но сочувствие неисчислимого населения "Большому кулаку", молчаливое до некоторой степени невмешательство в смуту (своего рода потворство ей) самого маньчжурского правительства  — все ясно говорит за то, что мы накануне больших катастроф. Каждый резкий шаг под Пекином только может ухудшить и без того отвратительное положение. ..Нам опасно выступать черезчур грозным и безпощадными усмирителям  волнений, вызванных другими нациями. Последним, конечно, удобно и желательно видеть именно нас  в этой крайне неблагодарной роли, что надолго направит против России ненависть тамошней черни. Но на руку ли это нам?,

                Мы с детства привыкли относиться к Китаю и Японии как к чему- то тесно с нами связанному и духовно гораздо более близкому, чем надменная Западная Европа. Чувства к ним, не будучи ничем особенно положительным, то же самое время сами за себя говорят  как инстинктивное тяготение в сторону прочной и обоюдно полезной приязни с дальним Востоком. Ведь не можем же мы, напр. забывать, что при возмущениях китайской черни против европейцев русских до последнего времени, т.е. 90-х годов, сознательно щадили и отличали от "заморских чертей"?  Памятно, надо надеяться и японцам, что Императорский флот никогда не открывал огня против их побережий и, находя недостойным месть за таинственные мнимо-политичские убийства и покушения из-за угла, свято хранил и хранит обычай дружить со "страной восходящего солнца", где у нас насчитывается несколько якорных стоянок.

                Почему то, чем жил и мыслил в старину Посольский Приказ, не есть исторически-духовное достояние нашей молодежи, посвящающей себя дипломатической карьере?  Русские деятели позднейшего московского периода (особенно послы к восточным дворам) относились к Азии без предрассудков  и, созидая основы влияния на инородцев, не допускали мысли о каком-то явном противодействии идеалам нашего государственного величия. Любого длиннобородого князя Тюфякина, педантично соблюдавшего дома этикет и писавшего верховному хозяину родной земли "холоп твой Васька низко челом тебе бьет"", любого такого "служилаго" человека чуть ли не прямо от сохи , из пределов его дедовской вотчины  стоило послать за пределы "Хвалынского" моря "шахову величеству царский поклон справить" — и снаряжаемый в дальнюю опасную дорогу преображался. Он наперекор стихиям и разбойникам-туркменцам долго носился в струге с горстью стрельцов, пока полумертвый достигал желанного чужаго берега. Но вступив раз на него, имя царя своего поднимал "честно и грозно". Приученный к раболепству в Белокаменной, здесь дорожил малейшими деталями почестей и приема, независимо и горделиво обращался с окружающими азиятами. Представ пред суровыя очи могущественного повелителя Ирана требовал, чтобы шах не иначе как стоя о государевом здоровье спрашивал и вообще никогда не терял самообладания и твердости у подножия престола, откуда дерзкого могли без колебания отправить на казнь...

                В ту пору Русская держава  еще не обладала необъятным престижем и реальными силами чтобы сокрушать врагов — в ту пору Персия была чем-то довольно большим по сравнению с нами, да и лежала за тридевять земель от боровшейся с Западом Москвы. Между тем, тогдашние Тюфякины, в их горлатных шапках и и кафтанах, олицетворяли собой настоящую, уверенную в славном будущем Россию и с их мировоззрением мирился Восток . В наши дни, когда Россия стала положительно чем-то неизмеримым и непобедимым в сфере Азии, ни у кого  другого кроме нас самих не роятся  раздумья,  где и в чем историческое призвание Русскаго народа.  Мы видим просвещенных европейцев из=за наживы топчущих в грязь национальную гордость и честь перед дворами восточных владык, видим англичан , позорно кланяющихся всяким моголам и султанам ради права учредить в их стране убогия торговые фактории , из которых должен был вырасти новый Карфаген. Видим на Востоке наряду с мужественными русскими дипломатами допетровской эры хищников и авантюристов, попирающих, к презрению туземцев, свои религию и совесть.. В результате Азия страдает понять, что между ею и Европой — глубочайшая бездна, тогда как между нашим полным хаоса творчеством и ею (этой Азией) нет препон, ибо ея предопределенный покровитель и главарь — пестротканная Россия. А между тем,параллельно с ростом и усилением России мы — от прогрессирующей безличности и некультурности нашего живущего миражами интеллигентного слоя — теряем политическое чутье в восточных делах.

                Философско-художественная история нашего движения на Восток до сих пор не написана. Русский народ столь медленно приходил к самосознанию ,что почти никому не ясна картина нашего коренного единства и последовательного слияния с Востоком. Земли за Уралом даже пытались именовать "колонией". Связи ее с так называемой "метрополией" иными признавались и чуть ли не признаются одинаково искусственными как быстро порвавшиеся узы между Испанией и Америкой, между Англией и молодыми заатлантическими Штатами. Знаменитое изречение Тютчева про свою родину: "Ее разсудком не понять, аршином общим не изменить, у ней — особенная стать, в Россию можно только верить". Оно отчасти служит выражением взглядов образованной толпы на совершенно ей непонятное развитие маленького удельного княжества в колоссальную по пространству из когда либо существовавших империй.Не пора ли отдать себе отчет почему это неизбежно случилось и отчего наше поступательное движение в Азии далеко нельзя считать завершенным? Ключ к подобному истолкованию лежит в характере завоевания и заселения великорусским племенем сродного ему Заволжья и Зауралья. 

                Когда европейцы устремлялись искать приключений и наживы за океан, пришельцев встречали там диковинные иноверно-иноязычные расы с диаметрально противуположной цивилизацией. Такия начала, естественно, вступали тотчас же в борьбу не на жизнь, а на смерть, в результате чего получалась гибель слабейших элементов. Между тем наши восточно-русские пионеры , полупромышленники-полуразбойники, невольно разширяя черту окраин, на каждом шагу открывали не новый и по временам безусловно враждебный мир, но зачастую с детства знакомый по облику и речи, по обычая и повадкам добродушный инородческий мир, с которым вовсе не трудно было, смотря по обстоятельствам, сражаться или ладить по мере похода в глубь азиатского материка. Для конкистадоров Кортеса и Пиззаро всякий мексиканец или перуанец  — с его неведом прошедшим и чудовищными жертвоприношениями — казался исчадием ада, обреченным исчезнуть с лица земли. Любому вологжанину или вятичу , шедшему в числе вольницв на Восток, встречное финско-тюркское "нечистое отродье" представлялось младшею братией, напрасно изобидеть которую   и по совести не следовало, и ради собственной выгоды  являлось опасным. Через разных зырян, чувашей, черемисов, башкир, мордву и татарву  в качестве опытных хожалых проводников постепенно прокладывался нашим крестьянином и казачеством торный путь в необъятное сибирское приволье. К их дорожному и сторожевому костру по ночам без робости и отчуждения одинаково с этими ватажниками одетая, мало чем от них отличная фигура инородца . У общаго котла и ему очищалось место, при дружной незатейливой беседе и его голос получал иногда решающее значение.  Подобный modus vivendi был немыслим припри взаимоотношениях "белых колонизаторов" с американскими меднокрасными автохтонами.. . Русскому предприимчивому человеку в 16 столетии не встречалось никакого иного выхода как за Урал. "Бусурманский" Туран теснил мужика-порубежника с юга. Лютые нравы дома нередко делали жизнь нестерпимой.

                В Азии для нас, в сущности, нет и не может быть границ, кроме необузданного, как и дух Русскаго народа, свободно плещущего у ея берегов необъятного синего моря.  Когда высказываешь столь очевидную истину, то обычно слышишь возражения:  " к чему нам этой? у нас  и так земли много! мы и теперь уже расползлись до чудовищных размеров в ущерб делу управления государством и прямо во вред нашему коренному населению." Но для Всероссийской державы нет другого исхода : или стать тем, чем она от века призвана быть (мировою силой, сочетающей Запад с Востоком), или безславно и незаметно пойти по пути падения, ибо Европа сама по себе нас в конце подчинит внешним превосходством своим . Не нами пробужденные азиатские народы для Русских со временем будут еще опаснее  чем западные иноплеменники. Погибели нашей или унижения грядущего естественно и в помыслах допускать нельзя!Неизбежный рост Мономахова наследия, торжество над враждебными началами , грядущее главенство России в пределах обширнейшего и многолюднейшего из материков нашему духовному оку представляются вполне очевидными.

                Если на пороге усложняющегося будущего мы действительно жаждем нравственного исцеления , могучаго знания небывалого подвига "за Русь и Царя" — нам следует наперед подумать из чего и как создавалось наше Отечество, чья кровь преимущественно струится в наших жилах какими лучезарными заветами полно наше прошлое.Преобладающее значение в нем всегда выпадало на долю Азии. Она нас крушила, она же нас обновляла. Исключительно благодаря ей русское мировоззрение выработало образ христианского Самодержца, поставленного Провидением превыше суеты земной, средь сонмища иноверных, но сочувствующих ему народностей...Из этого то святого убеждения зародилась незыблемая вера правивших нами и самих управляемых в то, что что Русь есть источник и очаг непреоборимой мощи, которая лишь усугубляется от натиска врагов. Восток верит не меньше нас и совершенно подобно нам в сверхъестественные свойства русского народного духа, но ценит и понимает их исключительно  поскольку мы  дорожим лучшим из завещанного нам   родною стариной: Самодержавием. Без него Азия не способна искренне полюбить Россию и безболезненно отождествиться с нею. Без него Европе, шутя,удалось бы расчленить и осилить нас, как это удалось ей относительно испытывающих горькую участь западных славян. Вопрос заключается в том, чьим нравственным именем, чьею единою волею будет и  впредь правиться Мономахово наследие...